Повернулся и вышел. Минутой спустя загрохотали барабаны, взвыла охрипшая к тому времени толпа, и шествие – торжественный выезд из замка – началось.

Море у порта Фер грозило выплеснуться на берег: никогда еще здесь не появлялось разом столько кораблей. Цветные и белые паруса, флаги, вымпелы, дымы; грохот барабанов и визг морских раковин, которые Немой Народ использует вместо военных труб. Жители Фер частью разбежались по предместьям, частью, наоборот, подтянулись к порту, толпясь на узких улочках, грозя обвалить причалы: подобное зрелище выпадает раз в жизни, да и то не каждому поколению.

К прибытию властелина центральная улица опустела: по ней пролетел, расшвыривая зевак, отряд зверуинов-телохранителей. Властелин прокатил к порту не верхом, как обычно, а в повозке, запряженной молодым рогачом. Рядом с ним стояла женщина-маг, на пальце у нее сверкал бирюзовый перстень, и кое-кто в толпе на крышах здорово перепугался, встретившись с ней взглядом.

В полдень властелин ступил на палубу корабля под названием «Крылама». Корабль был не новый, но полностью перестроенный на верфях властелина: корпус глубоко сидел в воде, рядом с мачтой торчала толстая труба, из которой непрестанно валил дым. Паруса на «Крыламе» теперь были черные – чтобы не оставалось пятен сажи, решили в толпе.

К следующему утру Фер опустел. Валялся мусор на безлюдных улицах, болтались на волне мелкие рыбацкие суда; только градоначальник, у которого в тайнике хранилась сильная подзорная труба, утверждал, что видит паруса на горизонте.

Имиль вертел ручку мясорубки, добавлял в фарш размоченный хлеб, яйца шлепунов и перец, способный отбить их специфический вкус. Из троих младших поваров, взятых на борт «Пузана», морская болезнь пощадила его одного – двое товарищей проводили время у борта, зеленые лицами, измученные и не годные к работе. Поэтому Имилю приходилось работать за троих, а «Пузан» был огромным парусным судном, на котором помещалось три сотни голодных ртов: даже качка не отбивала у воинов аппетита, эти повидали всякое и были готовы на все, если хорошо кормят.

Дважды в день он разливал по мискам суп, в котором плавали шарики фарша, похожие на вареные глаза. Резал хлеб до кровавых мозолей между большим и указательным пальцем. Вечерами ему наливали браги вместе со всеми, он пил, пьянел с непривычки и, жадно развесив уши, слушал разговоры.

Эскадра шла на Мирте. Впервые после памятной атаки гекса кто-то решился бросить вызов золотому городу. Там день и ночь играют струны, в тихой воде отражаются бирюзовые, серебряные, персиковые арки и белоснежные мосты, и резные стены, и ажурные башни. Там живут Золотые, которые славятся своими дальнобойными луками и абсолютным бесстрашием в бою. Но нас ведет властелин мира, и в трюмах наших кораблей секретное оружие; Золотые сдадутся или умрут.

Так говорили эти люди и мечтали о драгоценных украшениях, которыми увешаны в Мирте женщины, и о самих женщинах, красавицах и гордячках, которых можно будет завоевать прямо на площади, знаменитой площади Мирте перед Дворцом Достойных. Имиль, младший повар, возведенный в звание младшего кока, засыпал посреди этих разговоров неглубоким беспокойным сном. Ему снились цветные мосты, которых он никогда не видел, и женщины с золотой кожей и золотыми, до колен, волосами.

На десятый день пути случился переполох: подошла шлюпка с флагманской «Крыламы». Имиль варил кашу в огромном котле, двое его товарищей ползали по камбузу, как дохлые прилипалы, а корабельный кок, Ногай, в спешном порядке готовил «закуску для повелителя».

– Неси! – крикнули сверху. Кок засуетился, пытаясь подхватить сразу блюдо, бачок, две бутылки и соусницу, чуть не разлил соус, завертел головой:

– Имиль! Возьми поднос, скотина ленивая!

Вообще-то Ногай старался не ругать младшего кока без нужды, но в минуты душевного напряжения срывался и забывал, что мальчишка удивительно похож на властелина.

Имиль подхватил на поднос все, чего не мог унести Ногай, и поспешил за ним вверх по трапу. Палуба качалась, «Пузан» грузно переваливался с боку на бок, огромный, как целый город; стараясь удержать поднос в равновесии, Имиль вслед за коком вошел в капитанскую каюту.

За столом под белой скатертью сидел властелин рядом с капитаном «Пузана», имени которого Имиль до сих пор не знал. Поверх скатерти лежали бумажные свитки, какие-то чертежи и планы, и властелин говорил, ведя вдоль линии кончиком карандаша. Ногай бесшумно выставил из стенного шкафчика тонкую, дорогую посуду и жестом велел Имилю накрыть на стол. Имиль замешкался, не зная, ставить соусницу справа или слева от бутылок, в этот момент корабль сильно качнуло. Имиль завалился на бок, в ужасе чувствуя, как уходит опора из-под ног, и рухнул, забрызгав красным соусом куртку, стену и лицо.

Ногай зашипел сквозь стиснутые зубы. Его взгляд обещал сотню плетей; Имиль поднялся и чуть снова не упал. Капли соуса стекали у него по щекам, по волосам, по подбородку.

Капитан набычился. Властелин впервые оторвался от бумаг. Его взгляд, равнодушный и пустой, нашел Имиля и на одно мгновение изменился.

– Что ты здесь делаешь?

Имиль пошатнулся. Надо было ответить, как полагается, что он служит на «Пузане» младшим коком, но мальчик, как в скверном сне, не мог сказать ни слова.

Властелин встал. Пересек каюту, будто не чувствуя качки, подошел вплотную к Имилю, взял его за перепачканный соусом подбородок:

– Почему ты не в замке? Почему ты здесь?

– Я младший кок…

Властелин обернулся к Ногаю:

– Кто приказал взять его в поход?

Кок растерялся:

– Я не… он сам напросился, властелин, мы просто кликнули клич по кухне… Кто хочет… Народу-то много требуется, а он толковый… Даром что руки дырявые…

– Ты сам напросился? Захотел идти в поход?

Имиль не выдержал его взгляда и зажмурился.

– Дай ему полотенце, – отрывисто приказал властелин. – И убери тут… потом поговорим.

Два унылых часа Имиль ждал этого «потом». Ногай пока не трогал его – может быть, жалел. Работы на камбузе было, как всегда, полно; еще и первого боя не случилось, еще противник вдали не показался, а жрать всем охота: кочегарам, пропахшим вонючим дымом, матросам, по паучьи снующим на страшной высоте в переплетенных снастях. А стрелки и абордажники, бездельники и сквернословы, – те целыми днями дрыхнут на палубе, чтобы проснуться к обеду и выбранить Имиля за нерасторопность.

Он старался отвлечь себя посторонними мыслями, но выходило плохо. Тогда он отставил жирный котел (все равно пропадать) и потихоньку выбрался на палубу, где светило солнце, дул свежий ветер и поперек синего неба лежал будто черный пушистый хвост: тянулся дым из толстенной трубы.

Вдоль борта, цепляясь за натянутые канаты, Имиль пробрался на носовую часть. Здесь возвышалась вторая труба, без дыма. Широкий раструб ее был обращен вперед и походил на разинутый рот. Имиль почему-то боялся этого раструба; в нем гудел ветер и слышалась глухая возня. Имиль старался не подходить к трубе без крайней надобности.

На досках палубы сидели солдаты, играли в «камушки» и не обращали на младшего кока никакого внимания. Имиль встал у борта, подставив ветру лицо. Ветер трепал его куртку, пропахшую топленым жиром и дымом. Впереди, и справа, и слева расстилалось море. Рядом, почти нос к носу, легко шла флагманская «Крылама», самый красивый корабль всей эскадры. Тесно, как печорки в стаде, следовали за ним другие суда: казалось, море кипело под ними. Попутный ветер, ровный, постоянный, наполнял цветные паруса: зеленые с красным из порта Фер, желтые с белым, синие, малиновые – неведомо каких портов, и дальше, дальше, всех цветов и оттенков. Казалось, идут не на войну, а на праздник; Имиль глубоко вздохнул. Для настоящего мужчины единственный праздник – война; так сказал какой-то стражник еще в замке, а Имиль запомнил его слова.

Ему пятнадцать. Пусть он тощий и узкоплечий для своих лет, но он – мужчина; если бы удалось уговорить властелина дать ему меч и позволить сражаться!